А.В Вандышева, Л.Б. Темникова

Лингвистическая экспертиза текста как одна из разновидностей экспертных исследований, в том числе, судебных, в последнее время становится все более востребованной в таких категориях дел, как клевета, оскорбление, защита чести, достоинства и деловой репутации.
Основными вопросами, которые ставятся на разрешение лингвиста-эксперта или специалиста, является выявление в тексте наличия/отсутствия отрицательной информации о лице, а также, в случае выявления, ее информационный статус, т.е. выражена ли негативная информация в форме утверждения о факте либо субъективного суждения (мнения, оценки, предположения, вопроса и т.д.).
В соответствии со ст. 8 «Объективность, всесторонность и полнота исследований» Федерального закона от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности» «Эксперт проводит исследования объективно, на строго научной и практической основе, в пределах соответствующей специальности, всесторонне и в полном объеме» [8].
Неоднократно говорилось о том, что при производстве судебной лингвистической экспертизы недопустимы субъективные оценки тех или иных языковых явлений, единиц в спорных текстах, однако анализ значительного количества заключений экспертов/специалистов по данным категориям дел позволяет констатировать разный подход к квалификации разных языковых фактов.
Одним из принципиальных вопросов по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации является определение негативного характера информации. Нередко в ходе производства лингвистической экспертизы специалисты / эксперты допускают достаточно вольную интерпретацию значения лексических единиц, дополняя их результатами не всегда корректно выполненного контекстуального анализа высказывания либо всего текста.
Приведем пример из заключения специалиста.
«Негативные сведения о докторе ФИО выражены в следующих утверждениях о фактах: «Прием у врача составил не более 3 минут, очень уж торопился он.» Высказывание – Прием у врача составил не более 3 минут, очень уж торопился он. – является утверждением о факте, касающемся регламента приема врача в медицинском учреждении, которое может быть проверено на соответствие действительности, потому что является дескриптивным, т.е. описывает событие в объективной реальности; в высказывании не обнаружены маркеры мнения».
Квалификация представленной информации как имеющей негативный характер является весьма спорной, т.к. в данном фрагменте не содержится сведений «о плохих свойствах, качествах лица, вызывающих неодобрение и достойных порицания».
Оценка информации о регламенте приема врача в медицинском учреждении к компетенции лингвиста-эксперта не относится, поэтому расценивать в качестве отрицательной информацию о краткосрочности приема (3 минуты) некорректно и необоснованно.
Глагол «торопиться» негативной коннотации не содержит (с учетом лексикографических данных).
Таким образом, объективность и обоснованность данного вывода эксперта вызывает серьезные сомнения. Совершенно не ясно, каким образом специалист приходит к данному промежуточному выводу, т.к. отсутствует описание содержания и результатов исследования с указанием примененных методов, оценка результатов исследований.
Недопустимым доказательством в суде также может стать заключение, в котором эксперт допускает некорректную квалификацию информационного статуса высказывания как утверждения о факте.
Постулат создателей методик по производству лингвистической экспертизы о том, что отсутствие маркеров субъективного суждения, а также грамматическая форма повествовательного предложения в высказывании обычно указывает на фактологичность представленной информации, часто содержит дополнительные комментарии, в которых указывается на необходимость проведения тщательного анализа исследуемой конструкции:
«Однако в ряде случаев высказывания без эксплицитного показателя выражения мнения должны тем не менее интерпретироваться как предположения» [1, с.37].
«При этом языковая форма выражения указания на носителя мнения может быть как прямой, так и косвенной (выявляемой из контекста высказывания)» [7, c. 6].
«Однако отсутствие маркера мнения само по себе никак не свидетельствует о том, что в утверждении имеет место изложение факта, а не мнения. И факт, и мнение могут быть выражены как со специальными показателями (маркированно), так и без них (немаркированно)» [4, с. 134].
Игнорирование такой возможности (немаркированного способа представления субъективного суждения) приводит к противоречивой экспертной практике, когда похожие структуры интерпретируются разными специалистами/экспертами по-разному, приводя к противоположным выводам.
Приведем фрагменты таких Заключений:
«Негативные сведения о докторе ФИО выражены в следующих утверждениях о фактах:
«Прием у врача составил не более 3 минут, очень уж торопился он.» Высказывание – Прием у врача составил не более 3 минут, очень уж торопился он. – является утверждением о факте, касающемся регламента приема врача в медицинском учреждении, которое может быть проверено на соответствие действительности, потому что является дескриптивным, т.е. описывает событие в объективной реальности; в высказывании не обнаружены маркеры мнения».
Представленный вывод специалиста-лингвиста является спорным, т.к. 1) ощущение времени является понятием субъективным, т.е. в явной форме соотносится с субъективными представлениями говорящего о действительности; 2) наречие «очень» в сочетании с разговорной частицей уж являются ярко выраженными маркерами субъективного суждения (с точки зрения их семантики).
Таким образом, в данном примере субъективно маркированными являются именно семантические компоненты языковых единиц, входящих в состав исследуемого высказывания и являющихся релевантными с точки зрения подачи информации.
Кроме того, информационный статус немаркированных высказываний может быть определен посредством анализа такого лингвистического параметра, как совершённость. Имеется в виду, что специалисту/лингвисту необходимо ответить на вопрос о том, что конкретно совершено определенным лицом. При этом важным моментом является то, что «…сообщения о том, что нечто может произойти, произойдет, могло бы произойти; соображения о том, что нужно делать, что кто-то хочет сделать и т.п., критерий «совершённость» сразу отсекает, относя их к сфере предположений, намерений и пр., т.е. к мнению» [4, с. 137].
В этом плане показательным является следующий пример из одного из Заключений эксперта:
Анализировался фрагмент высказывания «У меня была куча вопросов по своим анализам, но задав один вопрос…».
Промежуточный вывод эксперта: «Часть высказывания – У меня была куча вопросов по своим анализам, но задав один вопрос… – относится к фактической информации, т.е. является утверждением о факте, касающемся задаваемых пациентом кучей вопросов врачу ФИО».
На самом деле у автора анализируемого отрывка текста была интенция задать «кучу вопросов», но эта интенция не была воплощена в реальность. Следовательно, данную информацию следует квалифицировать как имеющую сугубо субъективный характер. Наличие в сознании, мышлении автора отзыва того или иного количества вопросов к врачу, либо интенция пациентки задать эти вопросы – все это лежит в плоскости ее мыслительной деятельности, но не фактов, явлений реальной действительности. Тем самым данный фрагмент не подпадает под критерий «совершённость». К фактам же реальной действительности относится только информация о том, что пациентка задала один вопрос. Причем данная фактуальная информация является нейтральной.
Частотной ошибкой также является указание на совершенное действие в тех высказываниях, в которых глагол активного действия как таковой отсутствует, либо в качестве предиката указываются нерелевантные языковые единицы.
В ходе анализа фрагмента следующего высказывания «сразу видно было что врач не с углублёнными знаниями в своей сфере деятельности», представленного в спорном тексте, эксперт указывает: «Частица было в выражении – сразу видно было – вносит в предложение значение действия, «не приведшего к желаемому результату, не достигшего цели»: желание пропало еще что-то спрашивать». Данное высказывание лингвиста-эксперта лишено логики.
Прежде всего, «было» в анализируемом высказывании – это не частица, а (связочный) глагол. Приводя значение частицы «было», эксперт ссылается на Русскую грамматику в 2-х. т, Т.1, стр. 726: «Частица б ы л о вносит в предложение значение действия осуществившегося, но или прерванного, не доведенного до конца, или не приведшего к желаемому результату, не достигшего цели. Эта частица сочетается с глаголом в форме прош. вр. или вводится в предложение с общим значением прошедшего: Акакий Акакиевич еще б ы л о насчет починки, но Петрович не дослышал (Гоголь); Он б ы л о пошел. — Постой, постой! Куда ты? — остановил его Обломов (Гонч.); Повозка б ы л о тронулась; но он остановил ее (Л. Толст.). Частица было соединяется также с причастиями прош. вр. и деепричастиями сов. вида: собравшиеся было уходить; решившись было остаться». Как видим, данная информация к глаголу-связке «было» не имеет никакого отношения. Таким образом, ввиду ошибки грамматического характера (деятельностная ошибка) эксперт-лингвист некорректно истолковывает значение исследуемого фрагмента текста отзыва, представляя, тем самым, неверный промежуточный вывод, ошибочную экспертную версию. Кроме того, следует констатировать, что в исследуемом фрагменте действие как таковое отсутствует (эксперт указывает: вносит в предложение значение действия, «не приведшего к желаемому результату, не достигшего цели»).
Особое внимание также хотелось бы обратить и на противоречия в квалификации самых маркеров. Здесь также имеют место некоторые расхождения в понимании этих маркеров в методической литературе и классических грамматиках.
В частности, О.В. Кукушкина противопоставляет маркерам возможной альтернативы «маркеры отсутствия альтернативы»: «Их можно назвать «верификаторами», поскольку они указывают на то, что сообщаемая информация имеет истинный, достоверный характер, то есть придают утверждению статус верифицируемого факта. В качестве верификаторов, маркеров истинности выступают обычно лексические средства с семантикой знания. Одни из них используются для специального подтверждения истинности излагаемого, подкрепленности его достоверными фактами. Это прежде всего: (1) уверения в достоверности утверждения, такие как это правда; это факт; я знаю точно, что и т.п.; (2) заверения о наличии фактов: у меня есть факты; я могу это доказать фактами; (3) ссылка на всеобщее знание: все знают, всем известно… Другой тип верификаторов обозначает факт получения знания. Это так называемые фактологические предикаты: оказалось, выяснилось, что; подтвердилось, обнаружилось, было установлено, доказано, узнал, догадался…; видел, слышал, как … и т.п.» [4, с. 142].
Однако Н.Ю. Шведова относит часть из вышеуказанных маркеров к вводным словам и сочетаниям слов, «выражающим отношение к сообщаемому или его характеристику: экспрессивную реакцию на сообщение; подчеркивание, выделение какой-то его части; характеристику сообщаемого с точки зрения его связей и отношений, достоверности или недостоверности; по характеру протекания во времени; отнесение сообщения к его источнику» [6, с. 229], иными словами, реализующими субъективно-модальные значения. При таком понимании данные маркеры никоим образом не могут выступать в качестве верификаторов, скорее, наоборот.
В частности, маркеры «как оказалось», «как известно» реализуют субъективно-модальное значение «5) по источнику, по отнесенности к автору речи» [6, с. 230].
Таким образом, в зависимости от источника, к которому будет обращаться лингвист-эксперт в процессе производства лингвистической экспертизы, будет зависеть квалификация информационного статуса спорных высказываний.
Серьезной проблемой продолжает оставаться выход за пределы компетенции лингвиста-эксперта:
В ходе анализа (5) фрагмента представленного на исследование текста отзыва «Нет заинтересованности в пациенте и помочь ему» лингвист-эксперт приходит к следующему промежуточному выводу: «Итак, информация негативно характеризует поступок врача ФИО с позиции морали и направлена на очернение его деловой репутации».
Данный вывод является научно не обоснованным и немотивированным, т.к. вопрос «очернения» деловой репутации не относится к компетенции лингвиста-эксперта, в данном случае это прерогатива суда.
Следующий промежуточный вывод в одном из заключений также является научно не обоснованным, т.к., во-первых, эксперт явно выходит за пределы своей научной компетенции, а во-вторых, данный промежуточный вывод является результатом домыслов эксперта: «Кроме того, эксперт допускает, что анализируемое высказывание – «Врач ни о чем, одно название только» – в зависимости от индивидуальных особенностей восприятия, самооценки и самомнения ФИО может быть воспринято им как обидное, раздражительное, а обиженный, раздражительный человек может испытать чувство унижения собственного достоинства, если о нем распространена негативная информация».
Прежде всего, стоит отметить, что вопросы восприятия информации относятся к компетенции эксперта-психолога, а не лингвиста. Лингвистическими методами выявить «как именно воспринимается читателем та или иная информация», невозможно. Это выходит за пределы компетенции лингвиста-эксперта в область психологической экспертизы. Кроме того, исследование должно проводиться на строго научной и практической основе, эксперт «обязан дать обоснованное и объективное заключение по поставленным перед ним вопросам».
Однако анализируемый промежуточный вывод составлен в результате домыслов, размышлений, умозаключений, предположений лингвиста-эксперта, что не допустимо в процессе производства судебной экспертизы.
Итак, мы обозначили ряд серьезных проблем, с которыми сталкиваются лингвисты-эксперты в процессе производства лингвистической экспертизы. Решение данных вопросов состоит в унификации и универсализации существующих методик, корреляции основных терминов, методов, а также подходов к анализу тех или иных языковых явлений, значимых для квалификации спорных высказываний в рамках дел о защите чести, достоинства и деловой репутации.

Библиографический список

  1. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста: теоретические основания и практика: учеб. пособие / А.Н. Баранов – 5-е изд. – М.: Флинта: Наука, 2013. – 592 с.
  2. Большой толковый словарь русского языка // Сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. – СПб.: Норинт., 2000. – 1536 с.
  3. Ефремова Т. Ф. Современный толковый словарь русского языка: В 3 т. — М.: АСТ, Астрель, Харвест, 2006 (онлайн версия). URL: https://www.efremova.info/
  4. Кукушкина О.В. Негативная информация: утверждение о факте или выражение мнения? // Теория и практика судебной экспертизы №3 (43) 2016. – С. 132 – 145.
  5. Объяснительный словарь русского языка: Структурные слова: предлоги, союзы, частицы, междометия, вводные слова, местоимения, числительные, связочные глаголы: Ок. 1200 единиц / Гос. ин-т рус.яз. им. А. С. Пушкина; В.В. Морковкин, Н.М. Луцкая, Г.Ф. Богачева и др.; Под ред. В. В. Морковкина. — 2-е изд., испр. — М.: ООО «Издательство АСТ», 2003 – 421 с.
  6. Русская грамматика: [В 2-х т. / Редкол.: Н. Ю. Шведова (гл. ред.) и др.]. — Академия наук СССР институт русского языка «Русская грамматика».– М. : Наука, 1980.
  7. Стернин И.А., Антонова Л.Г., Карпов Д.Л., Шаманова М.В. Выявление признаков унижения чести, достоинства, умаления деловой репутации и оскорбления в лингвистической экспертизе текста. – Ярославль, 2013. – 35 с.
  8. Федеральный закон от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» (последняя редакция).